Ко Дню освобождения Калинина от немецко-фашистских захватчиков мы хотим рассказать не о военных подвигах, а о том, как в дни оккупации жили и выживали жители нашего города, гражданские, те, кто оказался “под немцем”. Женщины, дети…

Многие из детей войны еще живы, и я говорил с ними. Это тяжело. Редко кому из моих собеседников удавалось сдержать слезы. Вот живые свидетельства живых людей.

Это – свидетельства без прикрас. И пусть они не очень укладываются в официальную историю Великой Войны. Их никто, никогда и не пытался туда включить. Попробуем восполнить этот пробел. Расскажем о той осени 1941-го, когда немецкие части вошли в Калинин.

Нет у меня морального права комментировать рассказы очевидцев. Но ныне живущим нужно знать, как все это было. И знать, что такое: “немецкая оккупация”. Дальше – рассказы тех, кто ее пережил. Не изменено ни одного слова.

Одни

Маргарита Николаевна Насырова, 80 лет

— В октябре 1941-го мне было шесть с половиной лет. Нас было три сестры, маленькие девчонки, мама, бабушка. Отец был направлен в партизанскую группу НКВД. Их послали останавливать эшелоны с немецкой техникой и войсками. Как, и какими средствами – бог весть. Может, я что-то не так понимала, но, на мой взгляд, в октябре 1941-го Калинин был взят почти без боя. Это потом, когда немцы уже откатывались от Москвы, были все эти сражения, когда от города не осталось и камня на камне, но это, повторюсь, мое личное мнение.

Отец пропал без вести. Так же, как и все его товарищи. Они смогли что-то сделать, замедлить наступления немцев. И заплатили своими жизнями…

Я говорю прямо и открыто: гражданское население города “сдали”. Не было организовано никакой эвакуации. Никакой. Уходили только “своими ногами”.

Мы жили тогда в 1-м Пролетарском поселке (это бывший ХристоРождественский монастырь). Ну, прямо скажу, это была отдельная часть города. Там были свои, правильные, законы. И когда мы, дети, фактически, остались без взрослых… Наши мальчики всегда нас защищали. А теперь возник вопрос: как выжить? И мы выжили!

Есть было нечего. Вообще нечего. И мы с нашими ребятами ходили на Желтиково поле, копали мороженую картошку. Ходили на сожженный элеватор, добывали попорченное огнем зерно. Мы выживали. С одной стороны – каждый сам по себе, с другой – вместе.

С первых дней, после оккупации, наша семья разделилась. Я осталась в городе вместе с мамой, бабушкой и тремя сестрами. Младшей был всего один годик.

Мы пытались уйти из захваченного города. Дошли до первой деревни по нынешнему Старицкому  шоссе. Но кому мы там были нужны?! У всех – свои родственники, согнанные с насиженных мест. Словом, неделю пробыли там, а потом подались назад, в Калинин. Вот, что запомнилось. Мы шли одни по шоссе. И вдруг, неожиданно, перед нами вывернул немецкий мотоцикл. Как в фильмах: мотоциклетчик, в кожаном плаще, на машине пулемет. Мы тогда подумали все: расстреляет. А он просто решил “пошутить”. Навел на нас пулемет, громко сказал “пу-пу-пу”, ухмыльнулся и уехал. Мы уж с жизнью распрощались…

Прошли эти несколько месяцев. Наши войска вернули Калинин, и мы вернулись домой. И вот тогда…

У меня противоречивые воспоминания об этом времени. Я же говорила вам, что мы, дети 1-го Пролетарского поселка были очень дружны. Мальчишки и девчонки. И вот однажды, это было в двадцатых числах декабря, наши мальчишки прибежали: “Комсомольцев нашли”. Оказывается, в старом Доме культуры, в подвалах, немцы замучили группу комсомольцев-подпольщиков. Когда их нашли… Они были замучены. У кого вырезана звезда на лбу, у кого обрублены пальцы… Не хочу продолжать… Захоронили их всех в братской могиле, а после перезахоронили на нынешней улице Рыбацкой. Как я не пыталась найти это место – не получилось…

А в том же старом Дворце пионеров на Пролетарке, содержали немецких пленных. Как мы должны были к ним относиться? После всего, что они сделали? Мы жили тогда в Пролетарских казармах, у моей тетки. Так вот, моя бабушка ходила к этому “лагерю” немецких пленных и бросала им куски хлеба… Их ведь не кормили совсем, за все то… Они брали этот хлеб и говорили: “Спасибо” и “Простите”…Многие ее осуждали, но она не одна такая была.

Их все меньше и меньше – живых свидетелей тех событий. Вот еще один рассказ. Явно выпадающий из официальной версии войны. Но, посмотрев в глаза этой женщины, не верить ей я не могу.

Брошенные

Буланова Валентина Алексеевна, 83 года

— Спасло нас только то, что большую часть немецкой оккупации я, моя семья провела в Тургиново, куда чуть ли не насильно забрала нас бабушка. Только так и живы остались.

Говорят, что накануне взятия немцами Калинина, была организована эвакуация местного населения. Кого-то, конечно, эвакуировали. В нашем доме, на Рыбацкой, жил полковник НКВД, семьи членов Горисполкома. Так вот их аккуратно эвакуировали за несколько дней до падения города. Приехали машины, забрали людей, вещи… А нам сказали: собирайте все самое необходимое, документы, и – на железнодорожный вокзал. Поездом вас эвакуируют.

Это было накануне сдачи города. Мы пришли с узлами на вокзал. Народу – тьма. Но уже стоит состав с вагонами, куда нам нужно грузиться. И в этот момент налетели немецкие штурмовики. Площадь перед вокзалом была за несколько секунд буквально взрыта бомбами. Мы прятались, где придется, укрытий, “щелей” не хватало. Словом, эвакуация сорвалась…Мы вернулись домой. Соседка сказала: из города нужно уходить. И мы пошли к ее родственникам в Перемерки. Остановились там, и всю ночь смотрели, как волна за волной идут немецкие самолеты…

На следующий день мать решила – пойти в город, посмотреть, цел ли наш дом. И – чудо! Дом был цел, и там ждала нас наша бабушка. Уже отчаявшаяся увидеть нас в живых. Она немедленно увела нас, маму и четырех детей, мала-мала меньше в село Покровское.

Покровское уже было занято немцами. А тамошний председатель колхоза (быстро ставший старостой) прямо угрожал маме: смотри, скажу немцам, что у тебя муж — офицер Красной Армии. А ведь до войны они дружили, не разлей вода…

При оккупации было страшно. Не знаешь, доживешь ли до следующего утра. Но, справедливости ради, должна сказать: немцы были разные.

Когда через наше село проходили немецкие части, их солдаты мели из домов все. Не заботясь о том, как будут жить местные. Но у бабушки был хороший дом. И очень скоро в нем поселился один из старших немецких офицеров, командиров. При нем все грабежи закончились.

Сложно казать, как этот немец относился к войне. Но его адъютант, приносил нам, “недочеловекам”, хлеб, конфеты, другую еду. Очень разные они были.

Очень разные. Кажется, в конце октября через Калинин гнали партию наших пленных. И моя бабушка узнала в одном из них …своего старшего сына, Афанасия, брата моего отца, попавшего в плен. Как и все он был изможден, раздет до гимнастерки, ноги обмотаны какими-то тряпками. Она бросилась к немецким охранникам. “Отдайте мне сына, он у меня останется, зачем он вам, еле живой!” Ее отогнали, а один из чинов сказал: “Нет, бабка, приходи завтра, в Сушково, там мы их разместим. Говори с господином офицером. Может, и отпустит”.

Но когда на следующий день бабушка пришла в Сушково, где был один из немецких штабов, она увидела несколько десятков больших сараев. Сожженных. И ей стало ясно – пленных не просто казнили, их сожгли заживо…

Это – большая ошибка полагать, что в начале войны немцы вели себя по-джентельменски. Да, были среди них те, кто считал: военные действия не должны касаться мирного населения. Старая, прусская “офицерская кость”. Но большинство немецких офицеров, такими “предрассудками” не страдали…

Окончание в следующем номере.

Николай Тарасов