Отрывки из нового романа Валерия Кириллова

16 декабря 1941 года город Калинин был освобожден от немецко-фашистских захватчиков. 1 января 1942 года бойцы Красной Армии взяли Старицу. Эти и другие события первого года войны нашли отражение в романе Валерия Кириллова «Не сошедшие с круга». На фоне героической и трагической истории раскрываются удивительные хитросплетения судеб главных героев книги – наших земляков.
Монументальность повествования основана на множестве неизвестных или малоизвестных фактов и документов. Автору удалось органично связать в единый сюжет происходящее в тыловой провинции, на передовой, в штабах, в Кремле и даже в немецком концлагере.
Напомним, что Валерий Яковлевич Кириллов много лет отдал тверской журналистике. Редактировал газеты «Смена» и «Тверская жизнь». Был избран народным депутатом Верховного Совета РФ. Валерий Кириллов – известный писатель-патриот. Им написаны десятки книг. Сегодня мы предлагаем вашему вниманию отрывки из недавно изданного романа «Не сошедшие с круга».

…При создании Калининского фронта Ставка решила восстановить полевое управление 31-й армии. Ей были переданы в подчинение 119-я, 133-я стрелковые дивизии и 8-я танковая бригада. 19 октября командующий фронтом генерал-полковник Конев включил в состав армии также 183-ю стрелковую, 46-ю и 54-ю кавалерийские дивизии и отдельную мотострелковую бригаду. В тот же день командование армией принял генерал-майор Юшкевич.
Первая попытка освободить Калинин от захватчиков, предпринятая 17 октября силами 21-й танковой бригады, оказалась неудачной. Из 34 танков 8 были подбиты в городе. Несколько танков, в том числе танк комбрига майора Лукина, погибли на Волоколамском шоссе. Одному удалось пройти через весь город и выйти в расположение наших войск. Остальные, попав под авиационные и артиллерийские удары, свернули с шоссе на лесные дороги, при этом часть застряла в болоте.
22 октября развернулось более масштабное наступление. 246-я и 243-я дивизии 29-й армии форсировали Волгу у деревни Акишево. 31-я армия продвинулась с северо-запада. 256-я дивизия 30-й армии зацепилась за северо-восточную окраину города в районе деревни Барминовка. Ее 5-я дивизия к исходу дня сражалась на рубеже Малые Перемерки-Кольцово-Вишенки-Митяево. Однако, несмотря на предпринятые усилия и большие потери наших войск Калинин не был взят ни 23 октября, ни 24-го.
26-го генерал-полковник Конев позвонил в деревню Рылово, где располагался штаб 133-й дивизии:
— Швецов, сегодня со мною разговаривал Верховный. Просил передать личному составу дивизии благодарность за отличные действия под Большим и Малым Каликином.
— Спасибо, товарищ командующий…
— Но потом вы резко сбавили темп. Когда должны были взять город?
— До двадцать первого октября.
— А сегодня какое?
— Двадцать шестое.
— Может, я плохо вами руковожу?
— Никак нет, товарищ командующий.
— В чем же тогда дело?
— Я не могу отвечать за всех, но вверенная мне дивизия предпримет все усилия, чтобы выполнить поставленную вами задачу.
— Вот и выполняй! – Конев бросил трубку.
На другой день в дивизию приехал член Военного Совета фронта корпусной комиссар, которого Швецов знал со времени боев под Верходвиньем. Дотошно интересовался настроением бойцов, беседовал с командирами. Свой приезд объяснил так:
— Товарищ Швецов, Верховным поставлена задача — во что бы то ни стало переломить ситуацию и взять Калинин.
— Трудно идет. У нас плохое взаимодействие с другими дивизиями.
— Кто виноват?
— Да все виноваты!
— Говори прямо: есть вина и штаба фронта. Теперь я это понял, о чем и доложу командующему.
— Может, не стоит навлекать гнев?
— Стоит… От того, что мы будем сваливать причины на руководство дивизий, дело не поправится…
…Но и последующие попытки полностью овладеть Калинином не привели к успеху.
Из донесения штаба 133-й дивизии в штаб 31-армии от 27.10.1941:
«Части дивизии в течение 26.10.1941 продолжали выполнять задачу по овладению северо-западной окраиной Калинина…»
Из оперсводки 133-й стрелковой дивизии, направленной в штаб 31-й армии 28.10.1941:
«…46-й мцп закрепился 100-200 метров севернее химзавода. Командир полка убит… 418 сп сражается на улицах Павлова и Скворцова… 618 сп ведет бои на улице Комсомольской и в Обозном переулке».
К этому времени центр главных событий сместился на двадцать километров к западу от Калинина. Приказ командующего 29-й армией генерал-лейтенанта Масленникова требовал: «Форсировать р. Волга в районе д. Хвастово и, уничтожив противника в районах Путилово, Курково, Некрасово, Талутино, перейти к обороне на рубеже Талутино-Курково с целью не допустить подхода резервов противника с юго-запада на Калинин».
Форсирование реки осуществили части 119-й и 246-й стрелковых и 46-й кавалерийской дивизий. В результате ночной атаки 421-й стрелковый полк овладел деревней Талутино, перерезав шоссе Старица-Калинин и лишив немцев возможности снабжать находящиеся в Калинине свои танковые и моторизованные соединения боеприпасами и продовольствием. Одновременно 934-й стрелковый полк развил успех захватом Некрасова. Враг отреагировал быстро, попытавшись силами 161-й пехотной и 14-й моторизованной дивизий ликвидировать плацдарм. В завязавшихся боях Талутино и Некрасово несколько раз переходили из рук в руки.
28 октября Масленников доложил в штаб Калининского фронта: «Положение 119 сд явно опасное. Полки дерутся в окружении. 246 сд с большим трудом отбивает контратаки. Обстановка требует немедленного отвода этих дивизий на левый берег. Резервов нет». В конце дня поступил приказ на отвод. По оперативным сводкам и списку безвозвратных потерь, в ходе двух переправ и четырех дней боев наши части потеряли только убитыми свыше 2 тысяч человек.
Все последующие дни октября и начало декабря продолжались ожесточенные бои, но полностью установить контроль над Калинином нашим войскам по-прежнему не удавалось. В то же время враг организовался и попробовал развить наступление на стыке 31-й и 29-й армий. Впрочем, они не только оборонялись, но на отдельных участках продолжали наступать. Так, полки 133-й дивизии освободили несколько кварталов в Заволжье, а ее разведчики, преодолев ночью замерзшую Тверцу, несколько раз пробирались в центральную часть города.
…Батальон Чайковского действовал в районе Огородного переулка. Борьба шла за каждый дом. Фрол Звонарев потерял счет дням. Казалось, не будет конца этой какофонии войны, в которой сполна растворилась его жизнь. Если раньше он часто вспоминал о матери, Насте, братьях, то теперь на это просто не осталось времени. Вместе со своим отделением Фрол только и делал, что ночью отправлялся в разведку, а днем отбивался от атакующего врага, который, не смирившись с потерей нескольких городских кварталов, прилагал отчаянные усилия для их возвращения.
Давно уже Фрол ощущал себя слитной, нераздельной частью единого мужского коллектива, в котором каждый знал свое место. И комбат капитан Чайковский, получивший воинскую школу еще в Гражданскую и только что награжденный орденом Красного Знамени. И комроты, бывший геолог, исходивший сотни километров по сибирским дебрям, младший лейтенант Щеглов. И находчивый командир взвода младший лейтенант Кандауров. И бывший охотник, сорокалетний сибиряк Белов. И многие другие люди, с которыми свела его фронтовая судьба, стали ему близки, дороги, понятны. На каждого из них он был готов положиться, за каждого готов был рисковать головой, и, несмотря на то, что повидал уже немало смертей, как неизбывное горе воспринимал потерю кого-либо из них.
В этот день ему было суждено потерять еще одного….
…В подвале полуразрушенного трехэтажного дома тускло горел керосиновый фонарь, в обложенной кирпичами самодельной буржуйке, пощелкивая, горели обломки собранной по ограбленным немцами пустующим квартирам мебели.
Несколько бойцов набивали патронами диски автоматов, готовясь к ночной вылазке. Фрол зашивал разорванный пулей рукав полушубка. Напротив него рядовой Тимошок, прибывший в отделение с недавним пополнением, прислонившись спиной к стене, что-то задумчиво шептал губами.
— Богу молишься? — спросил Фрол.
— Стихи вспоминаю, товарищ сержант.
— Ну-ка прочти, — попросил Белов.
— А что? И прочту!
Тимошок легко вскочил на табуретку посредине подвала и громко, с расстановкой, объявил:
— Сергей Есенин! «Письмо к женщине».
Выдержал паузу, начал с чувством декламировать…
В установившейся тишине было слышно, как стреляла немецкая крупнокалиберная артиллерия.
— Давай еще! – попросил Белов, суровое его лицо, кажется, посветлело…
— Может, ты и сам стихи сочиняешь? – спросил у Тимошки Фрол.
— Есть немного.
— Прочти.
— Куда мне до Есенина, — засмущался Тимошок…
Пригибая голову, в подвал спустился назначенный со вчерашнего дня начальником штаба батальона младший лейтенант Щеглов.
— Немцы готовятся к атаке, поэтому разведка в ночь отменяется.
— Тревога-а! Занять позиции! – закричали снаружи.
— Всем наверх, – приказал Щеглов.
Ожидание боя объяло душу Фрола томительным волнением.
Опять заработала немецкая артиллерия, снаряды ложились с перелетом, не нанося ущерба нашей обороне, но фрицы все равно пошли в атаку. Густая серая масса наступающих приближалась, вот уже видны лица передних немцев, перебегающих от одной груды развалин к другой.
— Пора, комбат, — сказал Щеглов.
Выждав с минуту, Чайковский приказал открыть огонь.
Потеряв в считанные секунды нескольких человек, немцы залегли, затем, подгоняемые окриками офицеров, продолжили атаку.
Фрол расчетливо стрелял короткими очередями из ППШ. Справа Кандауров неустанно бил из пулемета Дегтярева. Огрызалась все полоса обороны батальона.
Напряжение достигло предела. В какой-то момент фрицы не выдержали, откатились назад, но передышка длилась недолго. Враг снова начал атаковать. В этот раз при поддержке засевшего в обломках трехэтажного каменного дома пулеметчика.
Появился Чайковский со связкой из двух трофейных ручных гранат.
— Звонарев, второе окно слева вверху!
— Вижу!
Схватив гранаты, Фрол по-пластунски пополз к дому.
Пулеметчик был уже рядом, надо было лишь выскочить на открытое пространство перед домом, чтобы точно швырнуть гранаты в пролом стены, откуда он вел огонь.
Получилось! Пулемет замолчал, однако с правого боку начал бить снайпер.
Пуля ударилась в стену в нескольких сантиметрах от Звонарева. Упав плашмя на снег, он стал отползать по-пластунски за покосившуюся дощатую сараюшку.
Приподнялся, и вдруг увидел, как откуда-то из развалин выскочила на открытую территорию и заметалась, не зная, что делать дальше, белая пушистая собачонка.
Пуля взвихрила снег у нее под носом, собачонка ринулась к сараюшке. Снайпер ударил по ней опять…
Следующая пуля, видимо, перебила собачонке лапу, она заскулила, стала кататься на снегу, окрашивая его темно-красным цветом.
В этот миг от наших позиций, пригибаясь, ринулся к ней боец. Фрол узнал его: это был Тимошок.
Он подхватил собачонку, бережно прижал ее к груди, развернулся на обратный ход, и тут снайпер ударил опять. Тимошок откинулся назад, но удержался на ногах, найдя в себе силы преодолеть несколько метров до входа в подвал.
Вернувшись обходным путем в расположение батальона, Фрол увидел, что Тимошок, вытянувшись, лежал на расстеленном полушубке в подвале. Рядом стоял бледный Кандауров и сидел на корточках, зажав голову руками и плача крупными мужскими слезами, Белов.
— Какого парня потеряли, — мрачно изрек Кандауров. – Он, может, вторым Есениным стал бы… Слушайте, а как его звали-то?
Белов поднял голову:
— Не знаю… Тимошок да Тимошок.
— Станиславом его звали, — подсказал Фрол. – Белорус он, но родился в Уфе.
А собачка, оказавшаяся щенком мужского рода, выжила. Санитар перевязал кобельку ногу, после чего мнением взвода он был наречен Пушком. Белов несколько дней носил Пушка за пазухой, а потом, видимо, набрав силы, тот, не опираясь на раненую ногу, стал прыгать по подвалу и лаять, требуя выпустить его на волю. Выпустили, и он исчез.

(Продолжение читайте
в следующем номере «МВ»)