Почему я взялся за перо
Возможно, я единственный тверской журналист (а может быть, один из немногих), которому довелось встречаться и даже разговаривать с Владимиром Путиным. Впрочем, не это заставило меня поразмышлять о нынешнем премьере, за спиной которого еще и два президентских срока. И не то, что мне как-то особенно близки взгляды Путина. Мы по-разному смотрим на многие вещи, что, в общем-то, и не удивительно.
Если я скажу, что причина моего обращения к этой фигуре – государственные интересы России, возможно, кое-кто скептически улыбнется. Эва куда он замахнулся! Однако это так. Знакомясь с материалами, помещенными в последнее время в Интернете, слушая радио «Эхо Москвы», я ощутил вдруг, какое страшное давление оказывается на Путина со стороны сил, которые мне изначально недружественны, и враждебны. При этом я не имею в виду конструктивную часть оппозиции, многие претензии которой к Владимиру Путину, в общем-то, справедливы. Речь идет в первую очередь о либеральных американизированных радикалах, которые допускают такие истерические действия, такие непозволительные по тону высказывания, что это не оставляет сомнений в том, кто ими движет, оставаясь при этом за кадром, в тени. Сегодня В.В. Путин явно неугоден Западу, который спит и видит на месте будущего президента России другую фигуру.
Думается, чем ближе тот временной рубеж, когда будет ясно, кто же в России станет претендовать на президентство от «партии власти», тем сильнее и наглее будет либерально-западнический накат на Владимира Путина. Не исключено, что он может сопровождаться новыми терактами, клеветническими слухами, публикациями в продажной прессе. А кроме того, этот либерально-западнический накат может солидаризироваться в отдельных моментах с накатом «доморощенным», радикально псевдо-патриотическим. В этом, как показывает история России, не бывает ничего удивительного в силу крайней ограниченности мышления некоторых людей. Все это, вместе взятое, создает для России опасности крайнего порядка. В свое время они были в значительной мере устранены или частично смикшированы В.В. Путиным в период его президентства, а теперь, за год до президентских выборов, возникли вновь.
Именно непреходящее ощущение этой опасности для России и побудило меня, провинциального русского писателя и публициста, в конечном итоге взяться за перо.

Памятная встреча
Начну с того, что в конце 90-х годов, когда я работал редактором газеты «Тверская жизнь», мои отношения с тверским губернатором Владимиром Платовым и стоящим за его спиной кланом окончательно обострились. Настроение было прескверное. И здесь произошло событие, расшевелившее в моей душе угасший, было, огонек надежды на лучшее. Надежды не для себя лично, а для России. Во-первых, ушел со своего поста Борис Ельцин, а во-вторых, в составе группы редакторов региональных газет в конце февраля 2000 года мне довелось встречаться в Кремле с исполняющим обязанности президента страны премьером Владимиром Путиным.
Прежде я мало знал об этом человеке, а точнее, почти не знал ничего. Правда, обнадеживали его слова, произнесенные в беседе с журналистами 8 сентября 1999 года, преданные огласке в средствах массовой информации: «Россия защищается: на нас напали. И поэтому мы должны отбросить все синдромы, в том числе и синдром вины». И вот — встреча, содержание которой не освещалось (главным образом, по предвыборным соображениям) в средствах массовой информации.
Путин в сопровождении помощника Алексея Громова появился в Екатерининском зале Кремля, знакомом мне со времени депутатства в российском парламенте, точно в назначенное время. Обойдя быстрой походкой обширный круглый стол, поздоровался с каждым из редакторов, а было нас около двадцати человек, за руку.
— С чего начнем? — обратился он к нам тоном давно знакомого человека, и легкая улыбка на мгновение коснулась его тонких губ.
Не дожидаясь ответа, начал говорить сам. О произволе власти на местах, о развале экономики и первоочередных задачах по выводу страны из кризиса, о зажиме свободы слова со стороны распоясавшегося чиновничества…
Встреча продолжалась около трех часов и произвела на меня впечатление скромной манерой Путина в общении с нами и немаловажной деталью. Я зафиксировал ее, а также некоторые другие детали встречи в своем блокноте, несмотря на то, что делать записи Алексеем Громовым не рекомендовалось. Понятно, почему. Приближались выборы президента, и появление материалов в региональной печати, где присутствовало бы изложение взглядов Путина на проблемы России, могло бы вызвать не нужные осложнения.
— Когда меня назначили премьером, — с ходу взял быка за рога Путин, — я не знал, сколько времени мне дадут поработать — месяц, два, три, а потому решил, как можно быстрее предпринять усилия, переломить ситуацию в Чеченской республике, сделать так, чтобы ее улучшение приняло необратимый характер…
Он сделал паузу, казалось, наслаждаясь стоящей в зале ледяной тишиной, и продолжил, сразу перейдя на проблемы сохранения целостности России и существующие внешние и внутренние угрозы.
— Старик, а ведь смелый мужик — наш будущий президент, — прошептал мне на ухо редактор областной газеты из Иркутска, Почетный гражданин этого города Геннадий Бутаков.
Понравился Путин и другим моим коллегам-редакторам. Его мысли были, что называется, «в жилу». Страна болезненно переживала пораженческий Хасавюрт. Становилось все более очевидным, что дальнейшая неурегулированность «чеченского вопроса» грозит развалом России. Начало этому положил Ельцин, произнесший в адрес регионов дурацкую фразу: «Берите суверенитета столько, сколько хотите». Вот и взяли, отчего в некоторых республиках дозволялось иметь собственные армии, вести собственную международную политику, устанавливать собственные нормы отчислений в российский бюджет и даже устанавливать собственные деньги…
После того, как официальная часть встречи закончилась, было объявлено фотографирование. Оказавшись рядом с Путиным, я успел подарить ему несколько своих книг и сказать:
— Владимир Владимирович, ваши отец и мать родились в нашей области, под Тургиновом, в деревне Поминово. Земляки надеются, что вы навестите землю своих предков.
Владимир Владимирович скользнул по мне уставшим, маловыразительным взглядом и ответил:
— Посмотрим.
Он взялся раздавать автографы моим коллегам. Я же задержался возле Алексея Громова, с которым мы накоротке поговорили о нашем общем знакомом Михаиле Михайловиче Реве. Бывший секретарь Конаковского райкома, а затем Калининского обкома комсомола Михаил Рева был заместителем управляющего делами Министерства иностранных дел, а теперь, как выяснилось, уехал работать консулом в Румынию.
— И все же тверяки надеются, что Путин, став президентом, побывает на тверской земле, — сказал я Громову. – Почему бы, например, не побывать на истоке Волги. Это же — символ России…
— Сейчас у него другие заботы, — сухо произнес закрытый в себе, с бесстрастным мрачноватым лицом Громов, и мне стало перед ним неловко оттого, что я затронул этот вопрос в то время, когда на юге страны кровоточила Чечня, а впереди маячили президентские выборы.
По тонкому льду
«Тверская жизнь» напечатала информацию о встрече редакторов в Кремле и снимок, на котором я был запечатлен рядом с Владимиром Путиным. Результат не заставил себя долго ждать. Один из недружелюбных по отношению ко мне чиновников администрации, назовем его В.И., сизокрылым голубем проворковал в телефонную трубку:
— Валерий Яковлевич, надо бы встретиться, обсудить, как взаимодействовать в новом формате.
От встречи я благоразумно отказался…
Хорошенько поразмыслив, я все-таки не строил больших иллюзий относительно Путина: «Да, он говорил правильные вещи. Но, во-первых, ничего другого он и не мог сказать. А во-вторых, люди, двигавшие его на смену Ельцину, не могли не поставить перед ним условий». Когда Путин выиграл выборы и начал проявлять лояльность к «членам семьи», я неоднократно критиковал президента в «Тверской жизни». Эти мои публикации пригодились некоторым моим оппонентам. После расставания с газетой, я узнал: из них были сделаны извлечения и, в обобщенном виде, отправлены в администрацию президента. На тот случай, если бы я вздумал искать поддержки в Кремле.
Спустя год после памятной встречи в Кремле, измученный травлей и угрозами со стороны известного в Твери клана, я был изгнан из газеты, руководству которой отдал двенадцать лет жизни. В течение последующих полутора лет, раз в две недели, мне, члену Союза писателей, заслуженному работнику культуры РФ, лауреату премии Союза журналистов РФ, нужно было ходить отмечаться в Московское отделение центра занятости и там стоять в очереди с девочками-пэтэушницами или с бомжами.
После этого оставшиеся до получения жалкой пенсии четыре года я перебивался случайными заработками, так и не получив работы, соответствующей моей квалификации. Помню, как, хихикая, один из представителей клана, предложил мне пойти к нему в охранную службу. Правда, было и другое предложение, от представительницы Русского зарубежья, – поехать жить и преподавать в Йоханнесбург. Но что было делать мне, русскому мужику, в ЮАР? В Тверском же университете, на отделении журналистики, где я еще недавно принимал у студентов госэкзамены и где по моему творчеству были защищены несколько дипломных работ, мне не дали ни часа. В общем, клан мстил мне за то, что я отказался быть с ним. Мстил жестоко, подло, коварно. К примеру, были детально изучены все мои публикации в газете, где я хоть как-то критиковал Путина и оправлены в Москву.
— Между прочим, все это с вами происходило уже не при Ельцине, а при Путине, — ядовито напомнил мне пережитое мною в тот период один из тверских политиков. — И после этого вы демонстрируете к нему лояльное отношение?! Где же достоинство? После всех-то выпавших вам унижений!
Что тут сказать…
Будучи достаточно опытным публицистом, автором двух десятков книг и сотен опубликованных в различных изданиях (региональных и общероссийских) аналитических статей и очерков, я считаю для себя обязательным отсеивать зерна от плевел, видеть за несущественным, мелким более значимые, важные вещи. К тому же, достоинство — не гордыня и, тем более — не мелочная обида. Если бы я взялся объяснять этому критику свою позицию, думаю, он бы все равно не понял, что моя история не имеет существенного значения по сравнению с тем положением, в котором пребывала доставшаяся Владимиру Путину униженная, ослабленная страна, и какие трудности ожидают его впереди.
— Но ведь Путин линию Ельцина на реформы продолжил! – мог бы возразить мне тот политик или иной другой оппонент.
Мне думается, подобное утверждение, при всей его внешней объективности, является довольно субъективным, и вот почему. Наивно пролагать, что «закулисные силы» дозволили бы В.В. Путину стать президентом России, если бы он не демонстрировал к ним определенную лояльность (особенно в первые где президентства) и не взял на себя определенных обязательств. Он же сказал на той встрече: «Я не знаю, сколько мне позволят…». У него, я думаю, просто не было никаких серьезных ресурсов для маневра в той ситуации. Россия настолько глубоко и прочно заглотила эмвээфовскую наживку, что отказаться от ельцино-гайдаровского «переходного периода» в одночасье не представлялось возможным. Путин понимал тогда и наверняка понимает сейчас (познав и президентские, и премьерские хлебы), что Россия — это огромный неуклюжий, израненный ударами противника и предателей корабль, на котором разнопестрая, недружная команда, и со штурвалом этого корабля следует обращаться предельно аккуратно и осторожно. Сделаешь резкий, необдуманный поворот, и — корабль сядет на рифы, рассыплется по шпангоутам. Слишком многое было уже прежде, при Ельцине, связано-повязано условностями, оговорками, соглашениями, в том числе по части согласования отдельных параметров российского бюджета с МВФ (соглашение об этом в 1992 году подписали Б. Ельцин и Е. Гайдар).
Тому смельчаку, который взялся бы решительно менять навязанный России извне вектор движения, вне сомнения, грозила бы скорая политическая (а может, и физическая) смерть. Отсюда, я думаю, предельная осторожность, зашифрованность Путина, избегание им конкретизации, систематизации своих взглядов в первый период его президентства. «План Путина, где он?» — раздавалось в канун прошлых думских выборов. На мой взгляд, следует усматривать проявление нашей старой – я бы сказал закостенело-партократической, ментальности, когда все идеологически заведомо определено, выстроено. Остается, де, только послать строгие директивы центра в области, районы, и дело пойдет. Проблема в том, что составлять и предавать огласке любой детальный план, где бы все было «разложено по полочкам» в условиях однополярного, пронизанного информационными коммуникациями мира и острой борьбой за природные ресурсы, крайне опасно. Да и общую стратегию лучше спрятать за отвлекающими маневрами и словесными манипуляциями. Сколько раз били нас, простите за вульгаризм, моськой об стол, а мы, дурачины-простофили, — на те ж грабли. Эти люди просто не понимают, что публично обнародованная мысль очень уязвима. В условиях организационной, психологической, демографической, террористической, финансовой и прочих ведущихся ныне против России войн, о которых рядовой обыватель вряд ли всерьез задумывается, план противодействия им, в случае его огласки, немедленно стал бы объектом упреждающих ударов со стороны противника.
С моей точки зрения это равносильно тому, если бы, допустим, Гитлеру был передан накануне нашего наступления план разгрома немецких войск под Москвой. По этому поводу искушенный в придворных делах политолог Глеб Павловский в беседе с Александром Прохановым (газета «Завтра», № 4, 2008 г.) заметил: «Вокруг доктрины обязательно закипают раскол и раскольники. Поэтому Путин избегает полемики, поскольку «полемос» — это не только спор, но и война. Он хотел бы защитить, увести Россию от войны, избегая полемики, подвести к русской жизни как норме. Понятие русскости для него очень личное. Тем, что он русский, он похваляться не будет, и это вообще не русское дело — похваляться своей русскостью. Вот он и петляет, кружит, недоговаривает, уводя свое племя от края пропасти». Эта оценка представляется мне во многом справедливой.
(Продолжение читайте в следующем номере «МВ»)
Валерий Кириллов