30 августа Анатолию Солоницыну исполнилось бы 80 лет…

С трудом верится, что легенду советского кинематографа и любимого актера Андрея Тарковского в течение четырех лет не принимали в ГИТИС. В результате Солоницын закончил театральную школу-студию при драматическом театре в Свердловске. На роль Андрея Рублева актер приехал в Москву пробоваться сам, и был немедленно утвержден Тарковским, несмотря на возражения многих. Позже Анатолий Алексеевич сыграл у Андрея Тарковского и в других его знаменитых картинах — «Солярис», «Зеркало», «Сталкер».

Работал Солоницын со многими крупными режиссерами тех лет – Глебом Панфиловым («В огне брода нет»), Алексеем Германом («Проверка на дорогах»), Никитой Михалковым («Свой среди чужих, чужой среди своих»), Вадимом Абдрашитовым («Остановился поезд»).

В своем дневнике Анатолий Солоницын как-то написал: «Я не предаю идеалов и стремлюсь к одному: заставить себя жить ими, как бы романтичны они ни были, как бы несовременно они ни звучали. Юность — это единственная болезнь, которой я хотел бы болеть всю жизнь. Я мало изменился. Это мое достоинство — может, и единственное».

Он умер от рака легких в 1982 году. Ему было 48 лет – самый расцвет для актера…

Об Анатолии Солоницыне в день юбилея вспоминали те, кто хорошо знал его при жизни.

Брат

— Когда я узнал, что Толю в очередной раз не приняли в ГИТИС, я пригласил его в Свердловск, поскольку узнал о наборе в училище при драматическом театре, — вспоминает брат актера Алексей Солоницын. — Несмотря на всю свою серьезность, Толя любил розыгрыши. Когда решалась его судьба, я сидел в напряжении и ждал: возьмут его учиться или нет? И вот он приходит домой, видит мой вопросительный взгляд и говорит: «Не приняли!» Ставит на стол бутылку: «Давай, Леша, с горя выпьем!» Я сижу, у меня спазмы в горле — ведь я знал, что он хороший актер! Выпили мы эту бормотуху, он смотрит на меня — и говорит: «Да приняли!» Я чуть с кулаками на него не бросился — целый час ведь он меня мучал!

Тарковская

— Я не имею прямого отношения к кино, и не так хорошо знала Анатолия Солоницына, но наши немногие встречи я забыть не могу, — вспоминает Марина Тарковская, сестра Андрея Тарковского. — Помню, как в марте 1963 года мой муж, режиссер Александр Гордон, зачем-то вызвал меня на «Мосфильм». Я приехала и ждала его на проходной. Там было полно народа. И вдруг слева у входа появился незнакомый молодой человек… Я сразу поняла, что это — Андрей Рублев. Мой брат как раз тогда искал актера на эту роль. Что меня поразило, и почему я поняла, что это Рублев? Лицо его очень сильно отличалось от всех, которые там мелькали. Оно было удивительно чистое и светлое. Чуть позже вместе с мужем мы зашли к Андрею. Он сидел за большим письменным столом, а напротив него сидел этот человек с проходной… Второй раз мы встретились на вечеринке у друзей-художников. Анатолий сидел абсолютно молча, ни с кем не разговаривал. Как потом оказалось, ему нужно было долго молчать, чтобы сыграть ту самую сцену в «Андрее Рублеве», когда он начинает говорить после обета молчания. И эти слова должны были вырваться из него как что-то такое, глубоко спрятанное…

Шакуров

— Толя был невероятно интересной, незаурядной личностью – разгадать его было невозможно, — говорит Сергей Шакуров. — Мы четыре месяца вместе снимались в картине у Михалкова «Свой среди чужих, чужой среди своих». Я играл тогда Андрея Забелина, человека взрывного, эмоционального. А Толя – наоборот: персонажа очень интеллигентного, но закрытого в себе, внутри которого — целая буря эмоций! Этот образ, мне кажется, очень созвучен Толе. Люди, которые все носят в себе – быстро сгорают… Однажды мы пересеклись с Анатолием Солоницыным на дубляже, в павильоне на «Мосфильме». Мы работали в смежных цехах над совершенно разными картинами – он у Тарковского озвучивал «Сталкера», а я даже не помню сейчас, что озвучивал. В перерывах мы выходили покурить. И вот вижу: на другом конце коридора появляется Толя и кричит: «Нет, нет, нет! Я больше не могу! Я с ума сойду!..» Подбегаю, спрашиваю, что случилось. «Я не понимаю, что он от меня хочет!» — отвечает Солоницын. Вот так они работали с Тарковским… Мы много раз встречались, я бывал у него в гостях. У него была замечательная коллекция деревянных досок, расписанных им самим – вся стена на кухне была увешана. Толя хотел мне как-то подарить одну, а я отказался: жалко было нарушать гармонию — они так хорошо смотрелись все вместе! Сказал: «Да, потом как-нибудь!» А потом уже не вышло…

Абдрашитов

— Он был одним из самых ярких, необычных актеров нашей кинокультуры, — говорит Вадим Абдрашитов. — Его присутствие на экране не проявлено тем, что называется экшн, или длинными поучительными монологами. Он смотрит и слушает, слушает и смотрит, изредка говорит. Дело не в необычности его лица — дело в том, что мы называем содержательностью человека вообще. Содержательность сыграть невозможно. Именно это превращало фильмы с его участием в настоящие шедевры.

Михалков

— У Толи Солоницына было совершенно мальчишеское поведение, иногда настолько наивное и трогательное, что просто диву даешься: как в этом человеке могли сочетаться  глубина и серьезность с таким детским мироощущением, – рассказывает Никита Михалков. — Я помню, мы снимали «Свой среди чужих…», был дождливый пасмурный денечек, Толя в этот день уезжал в Москву и стоял, уже собранный, с грудой каких-то папок и книг в обеих руках. Темно-зеленый болоньевый плащ, такого же цвета брюки, которые были ему немного коротковаты, темно-желтые носки и сандалии, берет, да еще и фотоаппарат через плечо — как будто сошел с экрана лирической комедии! А в этот день уходил на пенсию наш реквизитор дядя Вася. Мы накрывали стол, расставляли стопки — словом, находились в том замечательном состоянии, когда уже хочется «махнуть». И я вижу в окошко, как Толя стоит под дождем с этими папками, пытаясь поймать машину, чтобы доехать до вокзала. Машины не останавливаются, и я ему кричу: «Толя, иди сюда!» А он: «Ни-ни-ни! Я, — говорит, — уезжаю, у меня столько дел — в Моссовет надо идти, и все такое». Прошло еще минут двадцать, а он так и не уехал. Я звал его несколько раз — и, наконец, он махнул рукой и прибежал к нам. Стоит весь мокрый, стряхивает с себя дождь, плащ снимать не хочет — говорит, что на минутку. Мы разлили по стопкам, Толя взял стаканчик и говорит: «Так. Есть у меня сегодня дела? Есть. Буду я их делать? Нет!» — и с этими словами выпил. Вот в этом весь Толя: спонтанный, летящий — и в то же время потрясающий, глубокий, уникальный артист!

Симонова

— Нас познакомил мой муж Александр Кайдановский на премьере фильма «Свой среди чужих, чужой среди своих», — вспоминает Евгения Симонова. — Мне тогда было 19 лет, и я, конечно, уже знала Солоницына по его великим ролям… Толя посмотрел на меня, взял за руку и улыбнулся, как только он мог улыбаться, своими немыслимыми глазами — и вдруг все напряжение мгновенно исчезло! От Толи всегда исходили только нежность, доброта, внимание, сочувствие, сострадание и другие подобные проявления человечности. Александр Кайдановский, будучи человеком отнюдь не сентиментальным, относился к Толе тоже совершенно особенно — преданно любил его и очень болезненно переживал за все, что касалось Солоницына. Как-то я приехала к мужу на съемки фильма «Телохранитель» с грудной дочерью Зоей. Саша с Толей играли таджиков-красноармейцев, у них были главные роли. А жена режиссера Али Хамраева, замечательно красивая балерина, играла таджикскую принцессу, которую несли на носилках. И вдруг второй режиссер подбегает к Солоницыну, очень известному в то время артисту, и говорит: «Толя, у нас тут парень ногу повредил, а надо срочно план доснять. Ты можешь быстренько костюм надеть и пронести носилки с ребятами?» — «Да, конечно!» — тут же соглашается Толя. Тут мой супруг, словно пантера, накидывается на второго режиссера: «Да как вы смеете?!» А потом – на Толю: «Как ты можешь соглашаться на такие предложения?!» А Толя совершенно искренне не считал это чем-то зазорным, ниже своего достоинства. И это меня потрясло. Это было во всем — не потому, что Толя не знал себе цену, не от слабости. Просто он был настолько внутренне свободен и стоял так высоко, что эти вещи не могли его унизить!.. Когда Толя умирал, все думали, что он не знает о своем диагнозе. Но в разговоре он сказал моему мужу: «Саня, я все знаю. Просто им так легче. Пусть они думают, что я не знаю…».

Марина Долгорукая

.

[Show slideshow]